ИЗ РАССКАЗОВ О.ФЕОФАНА
О СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ И СОВРЕМЕННЫХ ЕМУ ПОДВИЖНИКАХ
- Об. о. Феодоре санаксарском.
Скажу вам, как мы делали свое начало, в какой жили. Мы искали, где бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали. В Саровской пустыне? нет, еще слабо! а к о. Феодору! Пришли к о. Феодору. Обитель без ограды, забором огорожена; церковь маленькая, волоковыя окошечки, стены и внутри не отесаны, и свеч то не было: с лучиной в церкви читали! И платье-то какое носили! балахоны. Один смурый кафтан был для одного, кто для покупок выезжал. В лаптях ходили: одни были мелко плетены, другие крупно; так и лежали одна кучка меленькие, а другая крупные; ноги обертывали холостиной из самых толстых мешков, а босиком не ходили. Придут к о. Феодору (у него самого был и ключ). «Что?» — «Благословите взять ступни». И велит самому выбрать; из меленьких и выберут. О. Феодор позовет: «поди-ка сюда», и возмет. Случалось это и с о. Игнатием: и у него отбирал частые ступни, и бранил за это, что на лапти прельстился. А Игнатий был из придворных! Начнут говорить: «живи, живи, и в этом-то утешения не сделают, в каких нибудь ступнях!» Услышит это о. Феодор, позовет: « что вы там?» — « Да вот, батюшка, какое смущение: и в этом-то утешения не сделаете!» Начнет представлять: «есть ли разум! что вы из этой безделицы теряете спасение!» Да, мы жили у старцев духовных.
Нельзя, чтобы и плевел не было между пшеницей: и нас старцы бранили за противоречие, непонятие. Я жил в одной келье с Макарием: ему больше всех искушений было. О. Феодор даст ему балахон худо сшитый, с длинной спиной или с заплатами; тот смущается, придет к о. Феодору, показывает, как на нем балахон сидит, какая спина несоразмерная. О. Феодор начинает увещевать: зачем пришел в монастырь? да есть ли разум? что вы занимаетесь – чем? – тряпками! Надобно заниматься тем, чтобы душу свою очистить, чтобы ни к чему временному не пристраститься! А отец – то Игнатий раза два к преосвященному при мне уже бегал. И когда был поставлен иеродиаконом, то свечера примочил волосы, заплел, да после и разчесал; надел парчевый стихарь, а в лаптях! Как встал на амвон, о. Феодор его и подозвал: «ты, говорит, павлин! хвост-то распустил! посмотри на ноги – то. Поди, сними-ка стихарь». Тот оскорбился и убежал ночью к преосвященному Иерониму жаловаться, что пристыдил, посрамил меня. А преосвященный и прислал его к о. Феодору, чтобы на поклоны поставить.
А чтобы при себе что нибудь иметь, — ничего уже не было. Огня в кельи никогда не бывало. Я и сам и полы мыл, и щепки собирал, и ложки мыл, и пищу варил. Сами караулили по ночам: походим, походим, да поклонов несколько земных положим, помолимся.
А всенощная продолжалась в Санаксаре 7 часов (редко читали). Когда закладывали в Санаксаре церковь, то где алтарю-то надобно быть, вдруг прилетел рой пчел. О. Герману огрести в улей, — и с того времени все пчелы!
Смущались некоторые, что о. Феодор двумя монастырями управляет: своим и женским Алексеевским, который он завел; ходили к знаменитому схимнику Досифею в Киев, — говорили, что вот о. Феодор два монастыря, мужеский и женский, имеет под своим управлением. «Да что, вы слабости какия в нем заметили?» — «Нет, строгой жизни!» — «Недостатки что ли какие есть?» — «Нет, никаких. – «За какого вы его почитаете?» — «За святого.» — «Что, он грамоте знает?» — «Ученый!» — «Так что же вы сомневаетесь?» — не сомневайтесь! Умная голова может не только два стада, и десять может пасти!» Так они и успокоились.
Недовольных о. Феодор не держал, говорил: у меня ворота отворены для всех, кто хочет выходить. Уж он этого слова не терпел, истреблял, слышать не хотел – что: я этого не хочу. Однажды о. Феодор, по окончании трапезы, оставил всю братию и сказал: ну, отбирайтесь, кто хочет в пустыню (а до этого многие просились, только он удерживал их, возбранял), становитесь на сторону, кто со мною – на другую: и отобрались. Но кто пожелал в пустыню, со всеми воспоследовал худой конец, потому что оставили послушание. А были такие молитвенники, постники!
