В Великом посту православные христиане имеют благочестивый обычай исповедоваться и святых Христовых Таин приобщаться. Этот спасительный долг можно, конечно, исполнять и во всякое другое время года, но дни Святой Четыредесятницы особенно к тому благоприятны. Службы великопостные проникнуты духом, который располагает грешное сердце наше к покаянию.
Покайтеся, приближибося
Царствие Небесное.
Мф. III, 2.
В Великом посту православные христиане имеют благочестивый обычай исповедоваться и святых Христовых Тайн приобщаться. Этот спасительный долг можно, конечно, исполнять и во всякое другое время года, но дни Святой Четыредесятницы особенно к тому благоприятны. Службы великопостные проникнуты духом, который располагает грешное сердце наше к покаянию.
Из всех церковных песней, какие слышим мы в храмах Божиих в святые дни Четыредесятницы, особенно сильно действуют на душу молитвенные слова, возносимые ко Господу на Преждеосвященных литургиях, с коленопреклонением. Я разумею здесь четыре стиха царя Давида, которые поются перед царскими вратами и которые глубоко трогают и умиляют слушателей.
Вот эти чудные стихи:
1) Да исправится молитва моя яко кадило пред Тобою: воздеяние руку моею, жертва вечерняя.
2) Господи, воззвах к Тебе, услыши мя: вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе.
3) Положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих.
4) Не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех.
1 Пс. 140, ст. 2,1,3 и4.
В них грешная душа горько оплакивает свою виновность перед Богом, слезно вопиет к Отцу Небесному о помощи и пламенно молит Господа предохранить ее от празднословия и лукавства — пороков, насколько распространенных, настолько же и гибельных. Великий знаток сердца человеческаго, царь и пророк Давид проникает в самую глубину его и приведенными молитвенными словами вызывает в нем чувство сокрушения и раскаяния.
Всегда и везде сии святые чувства спасительны для человека, а в дни говения и поста существенно необходимы. Что будет за исповедь без искреннего сознания грехов? Как дерзнет человек принять пречистое Тело и честную Кровь Христа, не омыв душу свою слезами покаяния?
Мы грешим так много, так часто и так тяжко, а каемся так мало, так редко и так невнимательно: нас надо понуждать, вести к раскаянию. Псалмопевец и царь Давид — великий учитель и образец покаяния. Не напрасно Церковь, чадолюбивая мать наша, в Великом посту, на Преждеосвященных литургиях избрала и воспевает с коленопреклонением молитвенные слова его: ими надеется она, мудрая наставница, тронуть и смягчить наше черствое и холодное сердце.
Любит православный народ святые песни эти, многие христиане, даже неграмотные, знают их на память: так они всем по душе, по сердцу.
Что любишь, о том и думать, и говорить, и читать приятно. Надеюсь, что краткую беседу мою на трогательные, всеми так излюбленные стихи царя Давида духовные дети мои прочтут без скуки, а быть может, и не без пользы: дай Бог!
Отеческие советы мои направляю к грешникам, но грешникам кающимся. Покайтесь!
1
Да исправится молитва моя яко кадило пред Тобою!
Так взывает ко Господу поющий клир, а за ним в душе и каждый христианин, стоящий на Прежде-освященной литургии в храме Божием. Что означают молитвенные слова эти? Исправляться может и должно только то, что неладно, нехорошо, неправильно. Ужели и молитва может быть недостойна и грешна? Ужели и это святое дело ведется у нас не по святому? Да, у грешных людей самое высокое и чистое не всегда совершается безупречно: это, к несчастию, нередко бывает и с молитвою.
Так или иначе, долго ли, коротко ли молимся мы все, или, по крайней мере, почти все. В известные часы дня (утром и вечером), перед началом и после окончания работы, перед обедом и ужином и после оных, по установлению св.Церкви, кладем мы Господу несколько поклонов. В дни воскресные и праздничные ходим к службам Божиим хотя на часок: но все это большая часть из нас исполняют по привычке, по заведенному порядку, а не по усердию и не по влечению сердца. От этого бывает вот что: стоит человек на молитве, произносит слова молитвы, крестится и кланяется, а на душе у него нет никакой молитвы: ум и сердце заняты совсем другим, помыслы и чувства блуждают по житейским заботам и хлопотам.
Таких богомольцев осудил Сам Спаситель Христос, сказав: приближаются ко Мне людие усты своими, и устнами чтут Мя; сердце же их далече отстоит от Мене: всуе же (напрасно) чтут Мя (Мф. 15, 8). Кто молится только одними словами, одним языком, без сердца, того молитва бездушая, мертвая, Господу неугодная: пусть она согреется любовию к Богу, проникнется сознанием виновности перед Ним — пусть улучшится, исправится!
Не охотно мы приступаем к молитве, и когда начинаем молиться, скоро утомляемся. Сознаем, что надо молиться, грех не молиться, и все-таки мало, лениво молимся. Самому на себя человеку становится досадно: отчего молитва его так суха и холодна? Наше нерадение к молитве происходит от того, что мы не любим молитвы: что человек любит крепко, горячо, над тем трудится он без устали, с полным удовольствием. Любимая работа, хотя бы и не легкая, никогда человеку не наскучит: по опыту мы знаем это. Молитва — не работа, не труд, а утешение — наслаждение: так понимает ее святая Церковь, так смотрели на нее угодники Божий: так ценят ее и все благочестивые христиане. Как воздух необходим для дыхания, хлеб для питания, крылья для летания, так молитва, учили святые праведники, потребна для души. И молились, и молятся усердно, пламенно, неустанно люди, преданные Богу! Отчего же с нами и у нас не так? Оттого, что мы не ощущаем, не испытываем или мало и редко испытываем наслаждение в своей молитве. Для нас молитва чаще всего повинность, которую отбываем мы по заказу, по наряду: сердечного влечения к ней мы не чувствуем. Разве пришибет какое горе, обрушится беда, и не к кому обратиться за помощью: так мы к Богу. Но тут нужда, а не любовь становит нас на молитву.
Даже и в напастях своих призывать Господа на помощь мы не всегда умеем. Сердце наше, всеми чувствами прикованное к земному, в тяжелые минуты жизни до того озлобляется, до того отчаивается, что забывает все, кроме предмета скорби. Не льются из него молитвенные слезы, а слышатся глухие вздохи недовольства и ропота. «За что Господь меня карает? Где правосудие Божие? Покинул, забыл меня Господь», — сии и подобные безумные глаголы повторяем мы — нетерпеливые в дни скорби и печали.
Где взять этого молитвенного огня, который так согревал и согревает сердца людей Богобоязненных? Чем и как снискать его? Усердием, постоянным и ревностным усердием к молитве. Каждое чувство, и доброе, и злое, растет и крепнет в душе человека постепенно, требуя себе пищи и удовлетворения. Наклонности, привычки, страсти мы развиваем в себе мало-помалу, а не вдруг и в развитии их принимаем деятельное участие. Это относится и к молитве. Усердным богомольцем никто не родится, а делается таким со временем, после многих и долгих упражнений и трудов. В этом вполне убеждает нас жизнь святых угодников, которые продолжительной и частой молитвой развивали в себе такую любовь к молитве, что спешили в храм Господень, как жаждущий олень на источники водные.
Мы, нерадивые богомольцы, редко, мало и неохотно приступающие к молитве, дивимся, что молитва наша такая холодная, безжизненная. Было бы совсем дивно, если бы она была горяча и пламенна. Научись молиться, научись молиться с детства — от юности, — молиться не языком только, а сердцем, — молись как можно внимательнее, чаще, и полюбишь молитву, и найдешь в ней сладость и утешение. По собственной вине неумелые, нерадивые к молитве, мы ждем от своей молитвы теплоты, горячности: откуда она к нам придет? С неба, от Бога? Но благодать Господня преподается только верующему, ищущему, трудящемуся, но никак не беспечному. От раба лукавого и ленивого и тот единый талант, который был ему дарован, отнимается: так вещает непреложное слово Евангелия (Мф. 25, 29).
Недостаток усердия, невнимательность, нерадение везде, даже в самых обыкновенных житейских занятиях не похвальны, а в таком святом деле, как молитва, вполне преступны. И тем более печально, что небрежением к молитве люди добровольно лишают себя богатого источника утешения и нравственного подкрепления — источника, в котором они так много нуждаются, и которым всегда служила и служит для души верующей усердная молитва. Попробуйте приложить побольше усердия к молитве, и она вам не только не послужит в тягость, а, напротив, будет приятна и отрадна, она улучшится, исправится!
Молитвою мы выражаем пред Господом свои чувства и желания: молитва — это беседа человека с Богом. А как часто слова молитвы в жизни нашей расходятся с делами! Молимся об одном, а делаем совсем другое. Устами произносим: «да будет воля Твоя, Господи», а на деле желаем все поставить на своем, везде устроить по своему произволу, по своим прихотям, постоянно ропщем и недовольны. На словах просим себе у Бога «хлеба насущнаго», то есть только самого необходимого и потребного в жизни, а поступками заявляем ненасытимую жажду к приобретению: как бы побольше нажить богатства. Зависть мучит нас сплошь и рядом. Прося у Господа прощения своих беззаконий, языком обещаем оставить должником нашим долг их, соглашаемся простить им все обиды и огорчения, нам причиненные, а на деле не то: постоянно злобствуем и враждуем — воздаем око за око, зуб за зуб.
Иногда, что особенно непростительно, по своему пустому самолюбию обиды и огорчения находим там, где их нам и не думали делать. Судите сами, приятна ли Господу будет молитва, святым словам которой противоречат наши дела: уста говорят одно, а сердце делает другое. Надо стараться, чтобы молитва наша проникла в душу и своею силою направляла наши желания и поступки на путь добра, чтобы впечатление ее на сердце было и глубокое, и продолжительное. Благочестивые порывы, молитвенные воздыхания, если изредка и посещают нашу душу, почти всегда бывают минутные и скоропреходящие. Перестанем молиться, оканчивается и наше доброе настроение; за вратами церкви, отойдя от святой иконы, мы отдаемся и умом и сердцем житейской суете и совершаем поступки, от которых за несколько минут перед тем молили Господа нас предохранить. Пусть у нас за словом молитвы следует дело добра — тогда она, как фимиам кадильный, будет и благоуханна, и доступна до Бога.
Бывают и такие богомольцы, которые просят Господа о предметах пустых, суетных — о таких вещах, которые составляют забаву, прихоть. Неразумные, они не ведают, чего просят: их желания похожи на желания избалованных, испорченных детей. Такие молитвы огорчают Бога. Еще более прогневляют Отца Небесного те люди, которые, в пылу гнева и досады, призывают кару Господню на своего ближнего. Наш Бог есть Бог любви: всякая злость Ему противна.
Господи, научи нас молиться, просили своего Божественного Наставника Иисуса Христа во время Его земной жизни сами святые апостолы. Тем более, каждый из нас, в чувствах глубокого сознания своей греховности, должен как можно чаще взывать на небо, к Богу: «да исправится молитва моя!»
2
Господи, воззвах к Тебе, услыши
мя: вонми гласу моления моего;
внегда воззвати ми к Тебе,
услыши мя, Господи!
Это — второй стих, который св. Церковь на Преждеосвященной литургии с коленопреклонением воспевает Господу. По-русски его можно передать так: «Господи, взываю к Тебе, умилосердись надо мною. Услышь вопль молитвы моей. Когда я молюсь Тебе, услышь меня, Господи!» Сколько силы, твердости и упования получить желаемое звучит в этих молитвенных словах! Какая глубокая скорбь, какие горькие слезы слышатся в них!
Грешник, оплакивающий свою виновность перед Господом и сознающий всю свою немощь восстать — исправиться, повергается на колени и громко зовет на помощь своего Творца, Бога и Отца. С несчастного дня падения воздыхал о своем проступке первый грешник — человек, праотец наш Адам. С него началось повреждение природы человеческой, им же оставлен нам и пример раскаяния. Св. Церковь в кающемся грешнике, просящем Господа «внять гласу моления», указывает нам виновного Адама: вся жизнь его, — падшего, была полна горького труда, безропотного терпения и непоколебимого упования на милосердие Божие. Тяжко было его падение, но велико и раскаяние: Господь простил его и сопричислил к сонму Своих праведников.
Грехами мы превзошли праотца своего, а обращаться к Отцу Небесному за помощию с раскаянием в проступках ленивы и нерадивы. На горе и беду себе, не сознаем, что без высшего, небесного покрова человек жалок и несчастлив.
Посмотрите на жизнь со вниманием, и вы увидите, что каждый из нас, с самого раннего детства и до могилы, во всех возрастах, во всех званиях и состояниях, много нуждается в помощи Божией: наших собственных сил для добрых дел весьма недостаточно.
Самое явление человека на свет Божий сопровождается тяжкими болезнями матери и горьким плачем новорожденного. В беззакониях зачатый, во гресех рожденный, младенец первыми днями своего земного бытия живо напоминает о великой порче, глубоко повредившей прекрасную природу человека. Эти частые слезы ребенка, эти постоянные стенания и вопли детского возраста что такое, как не громкий, хотя и несознательный голос создания к своему Создателю? Размышляя о много-болезных летах младенческих, невольно обратишь молитвенный взор к Богу и воззовешь к Нему: «Господи! немощным явился я на свет; множество скорбей и болезней наследовал от предков; по самой природе своей, испорченной грехом, склонен к пороку и злу: не оставь бедное создание Твое, от рождения такое жалкое. Усердно когда от него требуется особенно много и опытности, и терпения, и трудолюбия. В эти лета на каждого из нас возлагаются многоразличные и сложные обязанности, от честного исполнения которых зависит благосостояние не только семьи, но и общества. Даже при полной добросовестности, при глубоком знании дела и при горячем усердии к нему не легко человеку, какое бы скромное положение ни занимал он в обществе, безупречно выполнить свой долг. А что сказать о священных обязанностях отца, мужа, матери, жены? И вся оплошность и нерадивость, и обиды от недобрых людей, и семейные невзгоды и неудачи, и разные другие беды и напасти, коими переполнена земная жизнь, не напрасно в Святом Писании называемая юдолию плача, — все это вместе бывает для человека источником огорчении. Безропотно переносить их— для этого требуется много характера, много силы, много веры в Бога. А где они у нас, слабых и немощных? Не вниди, Господи, в суд с недостойными рабами Твоими: внемли гласу искреннего раскаяния нашего: услыши, помилуй и прости!
За летами зрелости незаметно подкрадывается к человеку старость; невеселый возраст. Еще древний мудрец сказал: «старость сама по себе есть болезнь», — и сказал великую истину. В эти лета у человека мало-помалу силы ослабевают, чувства притупляются, ум и память теряют свою крепость и живость. Прежние развлечения и удовольствия, которые некогда так нравились, для старца теряют свою заманчивость и прелесть. А душа у старых людей живет, хочет жить, требует жизни: ее надо чем-либо наполнить. Чем же? Воспоминанием прошлого, прожитого, минувшего. Счастлив человек, если на закате дней своих может смело, без горьких упреков совести сказать: «Не даром пожил я на свете; потрудился для пользы, добра и чести; не забывал Творца и Господа; не обидел ближнего, помогал, по силе и достатку, сироте и убогому». С утешением и любовью воспомянет почтенный старец это хорошее — прошлое; легко ему сделается на сердце; помирится он со своей немощной старостью и спокойно будет доканчивать свой недолгий век. Но много ли таких желанных старцев и стариц? Большинству, громадному большинству людей, доживших до старости, тяжело оглядываться на прошлое; в нем так много ошибок и погрешностей, которые совесть, этот неподкупный и всегдашний судия наш, не одобряет. И выходит: о прошлом у таких людей сожаление; в настоящем — недовольство и болезненность; в будущем — близкая могила. Состояние души у них тревожное, мучительное. Где и в чем найти облегчение и успокоение? Только у Господа Бога, только в молитве. Склонись, согбенная летами старость, пред иконою Христа, твоего Спасителя и Искупителя, воздохни из глубины сердца и воззови: «Не помяни, Владыко, беззаконий моих; прости за прошлое, подкрепи в настоящем, утешь и прости в будущем».
Но никогда человек не нуждается так много в небесной помощи, никогда не сознает он так глубоко своего бессилия и недостоинства, как при отходе из этой жизни на тот свет, как на одре болезни и смерти. Чем ближе наступает разлука души с телом, тем яснее и правильнее христианин смотрит на свою земную жизнь, на свои поступки и дела. В предсмертные дни и часы страсти, пороки умолкают, богатства и почести земные мало занимают: пред человеком открывается иная жизнь, где царь и раб, богатый и убогий в равном достоинстве, — где кийждо (каждый) от своих дел прославится или постыдится, — где ценятся одни только добрые дела — честность, любовь и правда. В этой жизни мало мы думаем, да и не любим думать о той — другой жизни; забываем, что здесь на земле мы только на время, странники и пришельцы. Человек, поучает нас св. царь Давид, человек, яко трава; дние его, яко цвет сельный (цветок полевой), тако отцветет. А жизнь, которая следует за гробом, после смерти, нескончаемая — вечная. Потому, когда человеку приходится переселяться из этого мира в другой мир (неизбежная участь каждого!), ему делается страшно: неведома та загробная жизнь, не думал он о ней и не приготовился к ней. Самые нерадивые, самые беспечные, самые безбожные люди, умирая, часто вспоминают Бога и невольно творят на себе крестное знамение. Душа, отрешаясь от тела, видит, как ничтожны блага земные, которые она с такой любовью приобретала и собирала, и как важны и необходимы добрые дела, о коих меньше всего помышляла: ей становится и стыдно, и страшно за себя — и она устремляется под защиту креста Христова.
Лежит человеку единою умрети, потом же суд, поучает нас слово Божие. Страшно, Господи, явиться на Твой праведный суд; трепетно предстать пред Твоими святейшими очами с делами темными и грешными; усердно молим Тебя в час смертный, огради нас святыми Твоими ангелами и там, на суде праведном, не требуй от нас дел праведных, а помилуй, по великой Твоей милости!
Откуда и как ни посмотришь на жизнь человека, везде и всегда потребна ему помощь Божия: без нее он — и алчен, и гладен, и нищ, и убог. Счастливы те из нас, которые сознают свое бессилие, свою немощность и, в чувствах смирения и покаяния, непрестанно взывают на небо, к Богу: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего: усердная, горячая молитва дойдет до престола Божия и низведет оттуда верующему великие и богатые милости.
3
Положи, Господи, хранение
устом моим и дверь ограждения
о устнах моих.
Не напрасно в дни покаяния и поста Церковь Божия с коленопреклонением молится о том, чтобы Отец Небесный предохранил нас от праздных, пустых и злых бесед — чтобы из уст наших не исходило слово недоброе, пересудливое, обидное. Знает она, мудрая и чадолюбивая мать наша, что ничем мы так много и так тяжко не грешим, как именно нашим словом, нашим языком, — знает и вразумляет нас быть внимательными, осторожными на словах.
Недостаточно бережем мы свое слово; зачастую бросаем его зря — необдуманно. Мало этого: у нас уменье говорить много, в смысле болтать, забавлять и смешить других бессмысленными или двусмысленными рассказами, некоторые ставят человеку чуть ли не в достоинство.
Не так смотрели на дар слова люди мудрые, святые. Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих, — молился св. царь Давид. О, если бы кто поставил стражу на уста мои и положил печать благоразумия на язык мой, чтобы мне не согрешить от них, и чтобы язык мой не погубил меня, — так говорил премудрый Сирах (Сир. 22, 31). Господи и Владыко живота моего дух… празднословия не даждь ми, — молитвенно взывал св. Ефрем Сирин. Язык наш — враг наш, — гласит мудрое народное присловие. Небрежно, невнимательно пользуемся мы даром слова, а между тем, дар слова есть одно из самых лучших достоинств человека, коими украсил его Творец.
Даром слова человек отличается от всех других существ земных. Словом мы выражаем свои мысли, чувства и желания; словом делим радости и печали, отчего первые делаются полнее и приятнее, а последние — легче и сноснее; словом возносим Отцу Небесному молитвы, прошения, благодарения. Чтобы глубже понять всю цену этого дарования Божиего, посмотрите на человека, лишенного способности говорить, — на немого: как больно и тяжело видеть знаки, коими он усиливается что-нибудь нам сообщить и передать. Далее: человек есть существо общественное, у каждого из нас есть родные, знакомые, каждый имеет дела и сношения с другими людьми. И семья, и родство, и дружба, и служба — чем они связуются и скрепляются? Словом. Чем даются советы, наставления, распоряжения? Словом. Чем заявляем мы ближнему своему любовь, радость, печаль, тоску? Словом. Чем поддерживаем сношения с людьми, нам близкими и дорогими, но разлученными на далекое пространство? Тем же словом, только писанным: «Отнимите у людей слово, — говорит архиепископ Херсонский Иннокентий — отнимите у людей слово, и все остановится в мире человеческом. Зачем же покрывать, — продолжает он, — ржавчиной греха или делать ядовитой златую цепь, связующую все человечество?» Грех и грех.
Слово, — надо помнить всем и каждому, — высказанное нами, не пропадает, не уничтожается, а выслушанное одними людьми передается другим, этими другими — еще новым, и таким путем оно проходит по разным ушам, по разным устам — и проходит не бесследно, а производит такое или другое действие. В бессмертной душе человека ничто не пропадает. Доброе, разумное слово пробуждает в сердце и мысли, и чувства чистые — благие; а лукавое и злое — и плод рождает по роду и виду своему. Одно слово, брошенное необдуманно, нередко причиняет множество неприятностей, ссор и бедствий: одно слово — гнилое — нескромное может омрачить и смутить юные чистые сердца. Многим из нас — надо сознаться по совести — за неосторожное слово приходилось и приходится платить дорого: одумаешься, да уже поздно. Беда в том, что слова быстро, как птицы, летают из уст в уста. Пройдут месяцы, годы, и слово будет передано многому множеству людей и коснется полезно или вредно многого множества сердец.
Празднословие, пустословие у нас чаще всего бывает злословием. О чем любители поболтать беседуют? Почти всегда о недостатках и слабостях других: сплетням и пересудам нет конца. И людям серьезным, благонамеренным не нравятся эти словоохотливые, пересудливые говоруны; Господу Богу они противны. Всяко слово праздное, — вещает нам святое Евангелие, — всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово (дадут ответ) в день судный (Мф. 12, 36).
Слабость осуждать ближнего, всегда непохвальная, в дни говения и поста особенно предосудительна. Почему мы так любим судить и рядить о чужих недостатках? Отчего привычка эта нам так нравится? Оттого, что чернотой других мы хотим себя обелить — унижением ближнего себя возвысить. Разве это честно и благородно? Конечно, на словах прямо мы того не заявляем; напротив, к слабостям других относимся с видимым сожалением, а в душе, если заглянуть в нее поглубже, при разборе недостатков другого, таится злое чувство довольства тем, что «ближний наш позволяет себе и то, и то неодобрительное, а я нет», — или «если у меня есть проступки, так у другого их еще больше». В испорченном, грешном сердце нашем нередко под видом участия скрывается мелочное — преступное желание выставить себя на счет другого: печальное величие!
Доброе имя каждому человеку дорого: больно, когда нас чернят. Мы огорчаемся, когда другие нас пересуждают, про нас сплетничают: зачем же эту обиду причиняем другим? И когда? В святые дни покаяния: вдвойне грешно. Ты кто еси, судяй чуждему рабу, — спрашивал св. апостол Павел современных ему христиан, любивших осуждать других. Проще сказать: сам-то ты, осуждающий ближнего, каков? Разве праведен, безгрешен? Каждый раз, когда придет охота к сплетням и пересудам, припомним, что мы сами грешны и многогрешны перед Господом, что у нас самих недостатков и слабостей многое множество. У ближнего замечаем мы сучен в глазу, а у себя не видим и бревна.
Да будет всяк человек, поучает св. апостол Иаков, да будет всяк человек скор услышати и косен глаголати (Иак. 1,19), то есть каждый из нас больше слушай, а меньше говори. Мудрое, золотое наставление!
4
Не уклони сердце мое
в словеса лукавствия,
непщевати вины о гресех.
Не допусти, Господи, чтобы сердце мое хитростью и лукавством прикрывало грехи мои, — вот о чем этими словами слезно просил Бога царь и пророк Давид. Указанная молитва псалмопевца особенно благовременна ныне: современное общество, в большинстве своих членов, не признает за собой почти никаких проступков; мало того, иногда дела неправедные, хитро веденные, считает подвигами… То, что искони здравомыслящие люди презирали, как зло лютое, например, обман, наживу за чужой счет, нарушение супружеских обязанностей, противление законной власти, самоубийство, ныне некоторыми понимается как дело обыкновенное, чуть ли не похвальное. Находятся даже такие вольнодумцы, которые Церковь святую, с ее службами и уставами, считают чем-то излишним, годным только для людей неразвитых и бесхарактерных, для невежд и трусов.
Понятия, мысли и убеждения непременно проявляются в жизни, в делах и поступках человека. Чем же заявляет себя это печальное направление, попирающее веру, семью, честь и стыд? На терновнике не растет виноград, говорит святое Евангелие (Мф. 7, 16); так и от злого семени произрастают горькие плоды — плевелы, да такие плевелы, которые всех благомыслящих приводят в ужас и содрогание. Теперь так часто многие задаются вопросами: откуда у нас, среди доброго, благочестивого русского народа, являются противники веры и Церкви? Откуда в молодом поколении нередко замечается неуважение к религии, к себе, к чужому достоянию, к законной власти? Откуда, наконец, это противное законам природы презрение к жизни, так часто проявляющееся в убийствах и самоубийствах?
Подобные тяжелые, душу щемящие вопросы каждый решает по-своему, но большей частью так, что сам он — решитель тут не причем; ни в чем не повинен. Мы относительно сего печального явления высказываем мнение, которое нам кажется и простым, и дело разъясняющим: по нашему глубокому убеждению, в неприглядном современном направлении юношества виноваты, и много виноваты, мы все.
Непщевати вины о гресех — извинять и оправдывать прегрешения — всегда непохвально, а в святые дни покаяния и поста совсем непростительно. Не из ада, не из преисподней пришли к нам нарушители нашего общественного покоя, подрывающие религию и нравственность: они родились в наших семьях, учились, непременно учились в наших школах. Мы намеренно прибавили: непременно учились. Простой, неграмотный и малограмотный народ, благодаря Господу, доколе еще мало причастен к новым вредным взглядам на веру и нравственность. Да не подумает кто-нибудь, что наука создала сих сынов тьмы: нет, наука истинная — свет, добро и счастье; она не только не враждует с Церковью, а всегда покорна и послушна ей. На беду и горе, почтенным именем науки иногда прикрываются нелепые взгляды недоучек и недорослей, выхватывающих из науки только то, что им нравится, — что угождает и льстит испорченному и развращенному сердцу человеческому.
Давненько, лет тридцать, а может быть, и больше, назад, у нас на святой Руси появилось из чужих краев новое учение, что «человек есть высшая порода животных: никакой души бессмертной у него нет». Учение это, по нашему неразумному подражанию всему иноземному, встретило у нас радушный прием: ему обрадовались, как новинке, диковинке, и им многие, особенно молодые умы, увлеклись. Горько поплатились и платимся мы за это заморское посвещение. Чем оно нас наградило?
«Человек есть высшая порода животных, — нет у него бессмертной души». Значит, нет будущей загробной жизни, нет Бога, нет совести. Что же есть у этого животного высшей породы? Да то же, что и у всех животных, именно — животные инстинкты пожить в утеху и сладость. Не здесь ли кроется причина, почему в современном обществе так много толкуют о выгодах, удовольствиях, удобствах: животным о чем же больше и хлопотать?
Как нажить, как добыть удобства жизни? Как сумеешь: обманом, воровством — все равно, ведь загробной жизни нет, суда страшного не существует: совесть — пустое слово. Обделывай дела похитрее — да поумнее, прячь концы подальше и яждь, пий и веселися. Подобных героев, к сожалению, не мало.
«Нет совести, нет и чести». Все союзы, основанные на чести, у таких людей непрочны. Не по вкусу, инстинкту дружеский, семейный, супружеский союз, разрывай его; животным нечего и нечем стесняться. Ныне многие из животных высшей породы, именуемых человеками, и не стесняются насчет этого.
Власть родительская, власть общественная не дозволяют разгул животных инстинктов: прочь ее, чтобы не мешала жить… жизнью животных.
Неудача в жизни, не достаются желанные утехи и забавы — кончить с жизнью. Годом раньше, годом позже — все равно животным гнить в земле: для них ведь никакой другой жизни не полагается.
Тяжело перечислять и больно слушать те ужасные последствия, кои прямо и неминуемо вытекают из постыдного взгляда на человека как на животное высшей породы. Взгляд этот потворствует и льстит животным инстинктам человека (потому так и нравится людям безнравственным) и, вместе с тем, разрушает все самые святые основы семьи и общества.
Чего, чего не придумает лукавое сердце, чтобы извинить и оправдать свою дурную жизнь, свои темные дела? Оно готово человека, это богоподобное существо, обратить в какое-то животное высшей породы… лишь бы в делах своих никем и ничем не стесняться!
Милосердный Господи! Не уклони сердце наше в словеса лукав-ствия непщевати вины о гресех, а даруй нам зрети наша беззакония — ясно их сознавать, искренно в них раскаяться и, при помощи Божией, исправиться!
Протопресвитер А.Желобовский
